Я вошел в палату, где находилась семья О'Доннел, и все сразу посмотрели на меня. Родители нахмурились, на их лицах читались сомнения и тревога. Наверное, я не был похож на человека, чье появление навевает приятные мысли.
— Я вас помню, — сказала девочка. — Мне кажется.
— Верно, — кивнул я. — Я там был. В здании. Мне сказали, ты мало что помнишь.
Она кивнула. У нее был изможденный вид.
— Да, я плохо помню, что было вчера.
— А ты помнишь еще одного человека? Не меня… и не того, у кого был пистолет. Другого мужчину.
— А это важно? — спросил ее отец.
Он хотел ее защитить — понятное желание. Жена была готова поддержать мужа. Однако я не собирался останавливаться.
— Да, — сказал я. — Мэдисон, ты его помнишь?
Девочка немного подумала, а потом кивнула.
— Да, — сказала она. — Там был мужчина, который пытался оттащить меня в сторону.
— Его звали Гэри Фишер, — сказал я. — Он спас тебе жизнь.
Бланшар спустился со мной к лифту и проводил до двери. А потом постоял рядом, пока я закуривал.
— У тебя нет необходимости покидать страну или штат?
— Нет, — ответил я.
— Пожалуй, мы бы хотели, чтобы так продолжалось еще некоторое время. Тебе повезло, но из этого не следует, что ты получил право на свободное передвижение.
— Как скажешь.
Он кивнул, и я увидел, что Бланшар колеблется.
— Не стоит переживать из-за того, что здесь произошло, — наконец сказал он. — Складывается впечатление, что все заняло свои места. Прежде всего Фишер.
— Ладно. — Мне не хотелось об этом говорить.
— Ну тогда, вот… — И он протянул мне листок бумаги.
— Что это?
— Это оставили для тебя у медсестер рано утром. А теперь скажи мне, что ты не собираешься сегодня садиться за руль.
— Я не намерен никуда ехать.
— Вот и хорошо. До встречи, Джек.
Я подождал, пока он вернется в больницу, и только после этого развернул листок, но не сразу узнал почерк. Он немного изменился. Я прочитал записку.
Встретимся где-нибудь.
Сначала я взял такси, чтобы доехать до Беллтауна и забрать свою машину. Здание было до сих пор окружено полицией. Пожарные продолжали работать. Прохожие останавливались, чтобы поглазеть, но не понимали, что здесь произошло. Еще один эпизод на обочине их жизни. Фасад здания почти не пострадал, но если пожар повредил фундамент, то здание разрушат.
Здесь появится еще одна парковка, потом построят многоквартирный дом, а тот, в свою очередь, будет снесен, чтобы стать чем-то другим в мире будущего. Вещи появляются и исчезают, а годы идут.
Я сел в машину и поехал на площадь Пионеров.
Я купил в «Старбаксе» кофе и вышел с ним на свежий воздух. Все металлические столики были свободны. Я выбрал тот, с которого открывался хороший вид на площадь, и осторожно опустился на стул. Оказалось, что это совсем не просто. Я сказал себе, что посижу часок, а потом уйду.
Я ждал и разглядывал деревья. Пробивающийся сквозь листву свет обладал странным свойством, придававшим площади какие-то неуловимые качества. Для места, давшего жизнь такому количеству вещей, целому городу, площадь была совсем маленькой. Несколько деревьев, столики под навесом, питьевой фонтанчик и тотемный столб — и все это в тени массивных каменных зданий, окружающих площадь, словно бетонный забор.
Но с другой стороны, это место не выглядело маленьким.
Мне показалось правильным, что я сижу здесь, и через некоторое время я побрел обратно в «Старбакс», чтобы заказать еще кофе. Я вернулся за столик и вновь принялся разглядывать туристов и местных жителей, спешивших по своим делам, а также бездомных — многие из них ненадолго задерживались на площади, а потом уходили.
Я уже выпил половину второй чашки, когда услышал, как с другой стороны стола отодвигается стул. Я повернул голову, чтобы посмотреть, кто решил ко мне подсесть.
— Ты знаешь свое дело, — сказала она.
Я не нашел что ответить. Она сняла крышку с чашки с чаем, чтобы дать ему остыть. Закурила сигарету и откинулась на спинку стула. Посмотрела на меня.
— Ты в порядке? Физически?
— Выживу, — ответил я.
— Ну, это хорошо.
— Рад, что ты так думаешь.
— Тебя заперли наверху в офисе не просто так. Ты должен был там оставаться ради твоей же безопасности.
— Как жаль, что ты не объяснила это вовремя. Тогда Гэри Фишер мог бы остаться в живых.
Она пожала плечами. После нашей встречи на пирсе в Сайта-Монике прошлым вечером Эми сильно изменилась — хотя тогда я и не успел ее как следует разглядеть. Она по-другому причесала волосы, хотя, может, прическа была та же, но на ней был новый костюм, его материал, или покрой, или что-то еще указывали на немного устаревшую моду. Возможно, перемены были менее осязаемыми. Жестикуляция и мимика, свет глаз или его отсутствие, то, что отличает человека от его прежней личности, указывает на то, что теперь перед тобой кто-то другой. Так или иначе, но я знал, что сидящая рядом женщина имеет отношение к моей жене не больше, чем та девочка, что когда-то жила в доме, который теперь принадлежит Натали.
Я посмотрел на нее.
— Что ты взяла? — спросил я — В доме Натали?
— Ничего важного. Сувенир на память.
— О чем?
— О детстве. Тогда я прятала свои сокровища под половицей.
— А почему ты вернулась за этой вещью именно сейчас?
Она колебалась, словно не знала, насколько может быть со мной откровенной, не знала, можно ли мне доверить.
— Когда мне было восемь лет, — наконец заговорила она, — и должно было исполниться девять, в одно из воскресений мы отправились на блошиный рынок в Венеции. Я, моя мама и Натали. Мы гуляли, рассматривали обычную ерунду, ну, ты знаешь, а потом я увидела один прилавок и поняла, что должна к нему подойти. Женщина продавала по-настоящему древние вещи.